Заместитель Летописца, он же крошка Боб, он же "эй, фей, эмальки зубной принеси" работал в последнее время на износ. Часто стал Орден заниматься делами зубными: выбивать оные из ртов непослушных, собирать у детей зубки выпавшие, складывать их под охрану строгого Скряги, чтобы потом с боем вырывать их из его логова, обряды проводить тайные под непоколебимым взором Жрицы, дабы враги в муках зубных корчились. Да мало ли дел было у Ордена Зубной Феи - полезных для общества и не очень, - но причиной этому было другое.
Уж две недели прошло с дня того славного, как Летописец заперлась у себя и стала зубное заклинание изобретать. Что только не перепробовала Пятерка: и угрозы Мамочки, и обаяние Талисманыша. Даже две строки Великого Проклятия Зубных фей произнесла в святом гневе Жрица, да только глуха осталась Летописец. Посему взял в свои руки дела летописные крошка Боб. Но в руках они не желали держаться, ибо было их много, а опыта у крошки мало.
И однажды, перебирая папки, нашел крошка Боб то, о чем уже забыли все, даже Великая Пятерка. То, что было создано тогда, когда только-только начинали они свой путь в Ордене, когда собирали свои истории, стыдливо воровали фрагменты жизни обычных людей и магов. То, что так быстро забывали все феи, и имя этому было...
Автор сета - ***
| чашка | цветущее растение |
сапоги | одеяло | ножницы |
 |
 |
 |
 |
 |
| очки | коса | водное животное |
картина | |
 |
 |
 |
 |
Бонус
| №1 | №2 | №3 | №4 | №5 |
 |
 |
 |
 |
 |
| №6 | №7 | №8 | №9 | №10 |
 |
 |
 |
 |
 |
Автор: ***
Бета: Орден Зубной Феи
Пейринг | Персонажи: Карен Лилика, мать и отец Карен, Мастер Роб, Овен, Лео.
Рейтинг: PG-13
Жанр: джен, ангст, легкий намек на экшн.
Дисклеймер: Хиро Машима
Саммари: Куда проще прятаться под одеялом. Тихо, тепло и спокойно. Никто не видит слез, страданий и смерти. Никто не видит твоей слабости. Только мгла простирается вокруг, но это не страшно. Куда страшнее яркий свет солнца.
Авторские примечания: AU относительно канона, ООС.
Размещение: не разрешаю брать.
читать дальшеСреди ночной тишины раздается стук. Сначала тихий, затем ярче, словно проявляющееся на ткани выжженное пятно, громче, и через пару мгновений она открывает глаза. В темноте не видно очертаний комнаты, но угадать их несложно. В углу стоит шкаф, перед плотно зашторенными окном - стол, тонкий, побитый молью ковер, и возвышается диван, на котором она лежит, кутаясь в одеяло. Но вместо ожидаемого тепла на тело кто-то дохнул холодом, и мурашки липкой волной прошлись по спине. В комнате жарко, и нет нужды укрываться. Её мама, немолодая, уставшая женщина, не раз пыталась свернуть ненужное одеяло и положить его на полку. А Карен почему-то вцеплялась в него, как утопающий за спасательный круг, качала головой и старалась не заплакать. Почему-то без него Карен было слишком страшно засыпать.
Но ещё страшнее просыпаться от таких звуков. Они означают начало темноты, которая всегда тянется медленно, словно сделанная из густой, тяжелой-тяжелой резины. Но Карен лишь укрывается с головой и молчит. Молчит, сжимая губы в тонкую полоску, чувствуя, как дрожит подбородок, старается не замечать влажных глаз и слипающихся ресниц. Молчит, слушая звон разбившейся чашки и раздраженный злой мужской голос. Она отчаянно хочет закричать – так, чтобы треснули стекла, чтобы разбились все кружки в доме, но приходится довольствоваться лишь звоном осколков одной разбитой чашки, в которые то и дело врезаются носки ботинок и пинают их. Один из кусков фарфора замирает около щели между полом и дверью, в которую льется свет.
В громыхании голосов Карен различает стук каблуков. Она знает, что это шагает мама в новых сапогах. Вечером, до того как лечь в постель, она смотрела на их коричневые носы, трогала мягкую кожу и вдыхала неповторимый аромат, описать который не могла. Но гулкий звук не в силах заглушить страх. До начала остается пара вдохов, и, по привычке, она начинает считать.
«Раз», - снова звенит разбитая посуда. Гремят тарелки, гудит вода, тут же стихает, а потом кто-то изо всех сил бьет по стенкам, по раковине. Звенят осколки зеркала, водопадом разбиваясь на полу. Звуков много, все они слишком громкие, и Карен плотнее кутается в одеяло, продолжая счет.
«Два», - торопливые шаги, звон пощечины, а затем океан децибелов льется в уши, разрывая что-то в них на мелкие части. Ладошки с легким хлопком прячут их, но почему-то все становится лишь громче, ярче, а потом мужской оглушительный рев закрывает все. Карен не знает таких слов, не хочет их знать, да и мама говорит, что эти слова плохие. А в папу просто вселился злой дух, поэтому он такой страшный. Мама говорит, что папе нужно время, тетя говорит, что ему нужно за решетку, а брат то и дело порывается позвать психолога. Но забирать Карен никто не думает – она нужна только маме. А мама нужна только ей. Это она понимает внезапно.
Стоило лишь увидеть перерезанное горло, застывшую кровь, царапины, синяки и выгнутые причудливо руки и ноги. А рядом папу с ножницами в руках. Торжество злого духа, смерть единственного светлого существа. Позже, когда Карен исполнилось двенадцать лет, она узнала, что её отец – всего лишь пьяница и дебошир. И тогда же расцвела причудливым огнем ненависть, как диковинное растение, опутала руки, ноги, шею, задушила в своих путах. А сейчас девушке уже семнадцать. Она улыбается всем белоснежными зубами, вежливо кивает при встрече знакомым, одевается скромно и симпатично, старается быть лучше. Никто не должен знать о случившемся. Никто не должен догадаться о позоре. Почему-то отца не подозревали в убийстве. Возможно потому, что Карен солгала, сказав о том, что мужчина спал у себя, в пьяном угаре, без единого пятнышка крови на одежде. Хотела отомстить. Была глупой. А сейчас расплачивается каждодневным страхом, ожиданием и дрожью по ночам, когда в квартиру вваливаются такие же ничтожества, как и её отец. Карен хочет его убить. Карен его ненавидит за то, что он сделал с мамой. Но что толку?..
И девушка лишь идет на кухню, наливает в стакан воды и выплескивает на лицо. Мужчина резко открывает глаза, кашляет, хрипит и пытается что-то разглядеть за шторами тяжелых век. Карен презрительно фыркает. Она не паникует, она не кричит, не катается по полу в истерике – мама научила её хладнокровию и спокойствию. Но страшно теперь так, как никогда страшно не было. Потому что больше нет того, кто поможет. Нет того, кто спасет. И Карен, стараясь скрыть дрожь, сглатывает и говорит презрительно:
- Опять за свое, старый придурок? – она не чувствует его. Отца в последний раз человеком, а не спящим существом, Карен видела года в три, когда они все семьей ходили в парк, чтобы покататься на каруселях и посмотреть на колдовство магов. Тогда она, сидя на теплых и сильных руках папы, счастливо хлопала в ладоши и звонко хохотала. Да только девушка этого не помнит. Ей рассказала об этом мама. И, может быть, солгала, в странной и глупой попытке склеить днище семейной лодки и защитить дочь. Но мама давно уже умерла. Бросила.
А мужчина лишь хрипит нечто невнятное, и Карен пожимает плечами, слегка пиная его ногу. Прикасаться к нему противно. Даже от запаха перегара мутит, и желудок выворачивается наизнанку, а если прикоснуться… От этой мысли сразу же возникает брезгливая дрожь.
- Вставай уже. Хотя бы до постели доползи нормально, - тянет девушка и уже думает наклониться к отцу, чтобы взять его за руку, помочь встать на ноги, как замечает краем глаза блеск стали.
Ножницы. Обычные ножницы, которыми дети вырезают фигурки из картона, на лезвии которых застыло маленькое бурое пятнышко. Карен замерла. Тело отказалось служить, связки отказывались колебаться в крике, мысли отказывались становиться единым целым. Она никогда не было глупой, и понимание того, что это были те ножницы и что может произойти то самое, чего она так боялась, пришло быстро. Быстрее только движения отца. И почему она такая глупая? Почему такая трусливая? Почему оставила все, как есть, ведь была возможность все изменить. Испугалась мести. Но теперь месть приходит сама, стучится в двери и просится войти в дом.
Карен чувствует, что падает. И когда успела? Но разницы нет, ведь мужчина уже нависает, улыбается желтовато-коричневыми зубами, и глаза блестят в пьяной лихорадке. Теперь уже никто не поможет. Разве что только чудо, но в него девушка не верит. Её жизнь никогда не была на них щедра, хотя другим давала сполна. Но почему им, а не ей? Почему все достается тем, кто не нуждается, а ей, Карен, ждать и сносить этот ад? В её глазах противно щиплет, и она бы заплакала, но не умеет. Может только хрипло дышать и ждать, когда же это все кончится.
Тело упорно не слушается. Оно как у какого-то водного животного – ленивое, медленное и беспомощное на суше. Но руки и ноги слабо дрожат, еле двигаются, и это обнадеживает. Ещё же не все закончено, верно?..
Надежда ярким проблеском дает силы, и Карен начинает отползать к стене. Она переводит взгляд с двери на стену, со стены на зеркало, где видит испуганные глаза и растрепавшуюся зеленую челку. Затем ее взгляд падает на висящий ключ. Нигде нет того, что могло бы спасти. Но это не страшно. Она сама себе поможет - она встанет, скинет это существо с себя и сбежит, уйдет, куда глаза глядят.
- Отвали от меня, - голос срывается, и это раздражает. – Уйди, кому сказала!
Голова еле успевает отклониться. Ножницы царапают её щеку. Это не игра. Смерть совсем уж близко. Страшно. Девушка видит, как нога летит к ней, но не понимает, зачем, а когда она врезается в живот, думать нет сил. Дыхание перехватывает, мир темнеет, а потом Карен чувствует, что начинает падать в темноту. Она не видит никого и ничего, кроме черной липкой пасты, которая окутывает ноги, руки, затем талию, шею, тянется к щекам и жадно впитывает кровь. Теперь Карен не просто боится, Карен в панике. Грудь болит из-за часто стучащего сердца, голова кружится, руки и ноги дрожат, ладони потеют, и приходится вытирать их об одежду. Девушка не слышит ни шороха, не чувствует даже слабого движения воздуха. Лишь только страх, страх, страх и томное ожидание стали, которая с мгновения на мгновение вонзится в живот, в горло или прямо в сердце. Если бы был свет…
- Ты виновата… Ты… Не любила… сила! – бессвязный лепет мужчины, который когда-то был её родителем, появляется слишком резко. После тишины он почти оглушает, но девушка не зажимает уши – локти отказываются сгибаться. Боль не ощущается, хотя разум твердит, что ножницы уже не раз и даже не два пронзили тело, заставляя его истекать кровью. Карен не сопротивляется, просто ждет. Только тьма становится гуще, тяжелее и не дает дышать.
Вдруг пальцы касаются плеча, тянут вниз, а из-за спины льется яркий золотой свет. Нет, это не смерть. Из тела вырывается лучами жизнь, но разве она что-то может? Разве может?..
Тьма перед глазами расплывается, и девушка не видит крови. Вместо неё лишь исцарапанные стены. Карен толкает мужчину и быстро, словно костлявый мокрый котенок, ползет туда, где висит ключ. Она хватается за него, лихорадочно сжимает, цепляясь за надежду. Инстинкты.
- Ты думаешь, что это тебе поможет? – странно хрипит существо. Человека Карен больше не видит. Не узнает в пожелтевшем лице и бешеных глазах того, кого видела на свадебной фотографии мамы и папы, потому что того человека уже нет. Поэтому девушка лишь поджимает губы и сильнее сжимает серебряный ключ. Больше Карен не боится – она до сих пор чувствует теплые хрупкие пальцы на своем плече, так похожие на мамины. Мама рядом, и хотя Карен уже не маленькая девочка, сердце от этого теплеет. Тепло перетекает в серебро ключа, и оно меняет форму, становясь чем-то длинным и вытянутым, похожим на оружие. Существо вдруг дико кричит и бежит на неё, а девушка лишь нелепо взмахивает рукой в попытке защитить себя. Во все стороны брызгает кровь, попадает на волосы и одежду. Карен слышит крик, а потом понимает, что кричит она сама. Девушка всегда боялась вида этой алой жидкости, а в коридоре её слишком много. Нервы не выдерживают.
Последнее, что она улавливает, это холодное серебро ключа, сжатое в кулаке, шаги соседей, оглушающий звон входной двери. А потом снова наступает темнота.
Затем все идет слишком быстро. Девушка просыпается уже в больнице, но её почему-то не подозревают. Раны на теле существа колотые, широкие, а у Карен есть лишь ключ. Магия? Об этом не думают – за все годы своей тяжелой жизни Карен Лилика не подавала ни малейших признаков магических способностей. Но только девушке все равно неспокойно. Она терпеливо дожидается, когда её выпустят из палаты, не менее терпеливо отвечает медсестре, что все в порядке, и бежит в магическую гильдию её города. К «Голубым Пегасам».
С ними девушка пересекалась лишь один раз, будучи трехлетней девочкой. Но сейчас она уже не малышка, и поэтому без боязни подходит к барной стойке, минуя удивленных магов, и спрашивает у толстого белого мужчины с волосами на груди:
- Вы знаете, где Мастер?
Голос звенит в зале, но Карен не боится. Здесь её не тронут.
Мужчина томно вздыхает, ставит бокал на стойку, и только сейчас девушка с удивлением замечает его наряд. Вместо нормальной рубашки на его массивном теле какая-то майка, за спиной блестят крылышки, словно купленные в детском магазине. На его лице синие тени и алая помада. Лысина отражает стоящие позади бутылки, а щетина прячет оплывшие черты подбородка. Карен не чувствует отвращения – только любопытство. Такое, как в детстве, когда видишь какое-то неизвестное явление или же незнакомое насекомое, противное для взрослых, но забавное для малышей. Наверное, это отражается в глазах, потому что мужчина мягко улыбается и по-женски кокетливо заявляет:
- Я – Мастер, и меня зовут Роб. А ты кто, милая принцесса?
- Карен. Очень приятно, - она уже слышала подобные эпитеты в свой адрес, и каждый раз её передергивало от них. Слова вызывали отвращение, но Мастер Роб казался кем-то средним между мужчиной и женщиной. Сильным, но добрым, мягким и ласковым, но твердым и умеющим принимать решения, нелепым в своей попытке женственности, но при этом невероятно притягательным. И если раньше она сомневалась, стоит ли это делать, то теперь решает бесповоротно и окончательно. – Можно с вами поговорить?
- Ну давай, - Роб по-девичьи взмахивает накрашенными ресницами, да так, что Карен даже чувствует легкую зависть. Выглядит это очень красиво, но этим искусством девушка не владеет. Она поднимает кулак, разжимает пальцы, показывая покрытый коркой крови серебряный ключ, и ей кажется, что вся радость и доброта улетучивается из Мастера, как дым. Он хмурится и тихо говорит:
- Наверх.
Карен не может сдержать улыбки, когда видит на толстых ногах резиновые яркие сапоги. Они так не похожи на те, которые носила её мама. Но это же Мастер, поэтому девушка не решается ничего сказать – лишь молча идет по лестнице, стуча сандалиями по ступеням. Кто-то смотрит им вслед, прожигая взглядами дыры, но ей все равно. Гораздо важнее то, что ей скажут. Может её назовут преступницей. Может, посадят, а может, накажут как-то по-другому. Или спрячут, помогут.
Мужчина кажется совсем равнодушным. Даже тогда, когда открывается дверь, и перед глазами Карен предстают светло-розовые стены, возле которых стоят какие-то цветущие растения в горшках, легкие шторки и открытые окна. Девушка нерешительно замирает у входа, а Мастер проходит и садится в обитое бархатом роскошное кресло, указывая на стул около своего столика со стеклянной поверхностью:
- Неужели ты боишься, душка? Просто наш разговор не для чужих ушей, - прежним голосом говорит мужчина, и тут Карен с облегчением выдыхает и присаживается на стул, наблюдая за тем, как хозяин кабинета берет в толстые пальцы чашку с розочками и пьет из нее. Затем мужчина задает вопрос:
- Откуда у тебя этот ключик, деточка?
Деточка вздыхает. Она готова рассказать, но ей что-то мешает. Страх, наверное. Мастер смотрит, пьет, кажется, чай, и ждет, иногда хлопая ресницами. Комнату заполняет тишина, и лишь колеблющиеся шторы нарушают покой. Если бы можно было выразить словами то, что накипело в душе, то Карен бы это непременно сказала, выплюнула бы. А вместо этого она смотрит на колени, чувствуя, как слезы жгут глаза, как комок подкатывает к горлу, а подбородок дрожит от сдерживаемых рыданий. Но она не слабая, а значит… Значит… Ей кажется, что копилка её души переполнена, но складывать монеты эмоций в чужую отчаянно не хочется. Вдруг и та будет набита ненужными чувствами? Вдруг лопнет под натиском, как сейчас лопается она? Девушка старается, сжимает зубы, упрямо дышит и смотрит на худые коленки. Но сдерживать истерику уже нет сил, и поэтому Карен рыдает в голос, закрывая лицо ладонями и что-то бессвязно лепеча.
А спустя полчаса получает метку гильдии, золотой ключ, который Мастер сам взял из рук умирающего мага звездного духа, и фразу:
- Только тогда, когда ты будешь готова, душка.
Карен часто сравнивает себя нынешнюю с той собой, которая только пришла к Голубым Пегасам, прямо к Мастеру, и разревелась, как последняя идиотка, и ей кажется, что сейчас все сложилось как нельзя удачно. Даже идеально. Она встает каждый день только тогда, когда звонки в дверь от поклонников становятся настолько назойливыми, что приходится доставать ключ и вызывать дух Льва. Лео оказывается на месте моментально и недовольно смотрит на свою хозяйку сквозь стекла очков. Но она лишь зевает в ответ и что-то невнятно бурчит, убирая с лица длинную челку. Потом снова засыпает, а после уже распахивает веки под шум давно кипящего в дневных проблемах города. Встает, одевается и шагает по улицам. Следом бежит толпа фанатов, обожателей, влюбленных, от которых Карен обычно отмахивается, как от мух. Она до сих пор не любит это назойливое внимание и лишь фыркает, когда кто-то называет её душкой, деточкой и малышкой. Исключение составляет лишь Мастер. Но ему можно.
Иногда она берет задания и смело рассекает врагов Резцом, расчерчивая траву кровавыми узорами. Иногда это получается красиво, словно мазки на чьей-то безумной картине. Но чаще всего - отвратительное кровавое месиво. Карен старается, хотя получается не сразу. Гораздо проще заплетать Овну косы.
Слушая её недовольные и жалобные всхлипы, она переплетает пряди между собой, приговаривая:
- Терпи, терпи, дорогая. Зато ты будешь красивой, - Карен знает, что Овен испытывает от этого боль, но все равно делает. Она слабая, а такие долго не живут – это женщина знает по себе. Её долго мяли и топтали, долго она терпела унижения, но потом в отчаянном рывке вырвалась на свободу. И если этот дух будет ныть и извиняться, то пользы от него не будет. И поэтому Карен лишь дергает за пряди сильнее, туже переплетая их и создавая каждый раз все новые и новые прически из тонких и толстых кос.
Иногда на её место приходит Лео, сверкает очками и начинает возмущаться. Его голос звенит в ушах, его тень оставляет следы на подаренной поклонником картине, но Карен как-то все равно. Духи – всего лишь слуги, они не должны лезть в её душу. А это упорные члены круга Зодиака продолжают делать постоянно. Однажды, когда вопросы Лео перешли все грани, она сорвала очки с его носа и разбила их о ближайший стол. Тогда она впервые ударила Овна. Тогда она в испуге замерла и закрыла врата. Тогда она впервые заметила в себе признаки, которые могли привести её к жизни отца. Захотелось поделиться, но... Но открывать свои тайны женщина не намерена.
Она никому не расскажет о том, как боялась потерять маму, о том, как увидела её мертвой, как чуть не погибла от рук отца. Не расскажет о плаче на волосатой груди Мастера, не поведает о презрении и удивлении при виде других, добрых и беззаботных магов. Слабаки. Как можно быть таким доверчивыми и глупыми? Этого Карен не понимала. Да и не желала понимать, ведь у неё много тайн, о которых узнает только одеяло.
Каждую ночь Карен, как некогда, будучи девочкой, укрывается с головой и продолжает считать, ожидая звона чашек, пощечин и криков, ожидая слез и одиночества. Прятаться под одеялом куда проще, чем открыться и сказать все вслух. Просто под ним никто не станет осуждать и винить. Просто под ним никогда не бывает страшно.
Автор: ***
Пейринг | Персонажи: Люси Хартфилия, Грей Фулбастер, Локи, Эрза Скарлет, Нацу Драгнил.
Рейтинг: G
Жанр: джен, юмор, экшн
Дисклеймер: Хиро Машима
Саммари: Что такое Фейри Тэйл? А загляните к ним и все поймете.
Аудио: Bon Jovi - Lost Highway
@темы: 2й этап